Н. П. Жаворонкова. Маленькое Тюрисевя большой Карелии. Воспоминания. (10.07.2011)
Нина Петровна Жаворонкова-Галахова родилась в Тюрисевя в 1912 году. Живёт в Финляндии. Фотография сделана 27 декабря 1997-го года.
Впервые воспоминания Н. П. Жаворонковой были размещены на сайте http://www.netslova.ru/teneta/povest/zhavor.htm в неполном виде. В полном объеме публикуются впервые.
Отец Н. П. Жаворонковой П. Г. Галахов поселился в Тюрисевя сразу после женитьбы. Жену звали Мария, её родители старейшие жители Тюрисевя Наталья Михайловна и Иван Николаевич (фамилия не известна). П. Г. Галахов работал в Государственной Думе младшим стенографом и каждый день ездил на работу в Петербург. Он был талантливым человеком, имел различные изобретения. За одно из них - особо стойкий состав асфальта, купленный государством, он получил большие деньги и перед самой революцией купил дом в Петербурге. После революции семья вернулась в Тюрисевя к родителям жены.
Потом П. Г. Галахов ушёл из семьи и, спустя какое-то время, уехал в СССР вместе с женщиной - цыганкой. Присылал каждый месяц деньги, звал дочерей Зою и Нину к себе в Москву.
Наша мама обладает исключительно прекрасной внешностью, хотя сама уверяет, что мала ростом и лицо покрыто веснушками. У нее блестящие черные волосы, немного волнистые; серые глаза, прямой нос, строго очерченные губы... Говорит низким голосом...
Она - настоящая дама, всегда нарядно одета, причесана, даже оставаясь одна дома.
Кроме красоты мама талантлива: играет на пианино, поет сильным меццо-сопрано, о котором знатоки музыки говорят, что он оперный...
На свадьбе семейных знакомых в Петербурге, как и полагалось в прежние времена, танцами руководил балетмейстер. Он уверял маминых родителей, что, несмотря на ее шестнадцать лет, она, поступив в балетную школу, смогла бы стать примадонной, выступая в характерных ролях. Но как можно такую молоденькую девушку отпустить в опасный Питер, хотя бы и в родственную или дружескую семью!..
Мама энергична, большей частью весела (конечно, не во время развода с папой), настойчива и властна. Как и я с бабушкой, не очень романтична, хоть и выписывает журнал "Пробуждение", издаваемый поэтом Николаем Корецким, где часто встречаются сентиментальные стихи и рассказы.
Зато Зоиной романтики хватает на всю семью.
Не чувствуя особого влечения к наукам, истории, философии, мама много читает, любит музыку и обожает ручные работы. Шьет и вышивает художественно. Мы были всегда хорошо одеты. В тяжелое безденежное время умела делать матерчатые летние туфли на веревочной подметке...
Приехав в Финляндию, мама очень скучала без рояля. Она почти перестала петь, хотя Ваня, игравший на всех инструментах, предлагал аккомпанировать на гитаре. Но это не был ее стиль.
Наконец, настал радостный день. Папе удалось поменять наш петербургский рояль на пианино в Териоках, и оно оживило весь дом. Везде лежали ноты, мама заметно повеселела и ей пришла мысль выучить Зою играть хотя бы легкие музыкальные пьески.
Это было мученье. Зоя не имела никакого желанья играть гаммы, а я, как и, вероятно, бабушка Наталья - слушать их, с бесконечными ошибками и повторениями... Зоя, поиграв, несчастным голосом полукричала: "Не могу!" И мама таким же отвечала: "А ты моги!" Это совсем новое моги так и осталось в нашем семейном шутливом обиходе.
Первая мамина любовь - Артур, сын английского консула. Тайные свидания на берегу моря, где на даче проводила лето его семья... Но, увы, мечты и планы на побег, на венчанье разбились о твердые финские скалы. К зиме Артур уехал, и только после многих-многих лет мама вновь встретила его. Эта встреча всецело излечила ее от сожалений о несбывшемся счастьи - больной, полный человек с тяжелым дыханием и хрипом в груди...
После смертельной болезни Зои, когда казалось, надежды на выздоровление нет, и только чудо спасло ее, мама начала бояться несчастий и крови.
Раз осенью в саду я упала, зацепившись за что-то. С большой дырой на чулке и совсем маленькой царапиной на колене пошла к маме. Она лежала в гамаке с книгой. Взглянув на меня, вдруг закрыла лицо руками, закричала дрожащим голосом: "Уйди, уйди к бабушке, не подходи!"
Я опешила и замерла на месте. Постепенно пальцы мамы начали осторожно размыкаться, и она одним глазом с опаской приглядывалась к моему рваному чулку. "Господи, я думала, не чулок, твоя кожа висит клочьями на колене, только потом сообразила, где же кровь?"
Папа уже довольно долгое время не жил с нами. Мы часто навещали его; нам нравился маленький дом с огромной березой у крыльца. На этой березе весной, летом и осенью, даже зимой качались красивые красные яблоки на тонких нитках, и папа поднимал нас на руки, чтобы мы могли дотянуться до них.
У него всегда было превкусное сгущенное молоко в блестящих металлических банках, сладкое, тянущееся, как белый густой мед.
И сам он - высокий, худой, бодрый - так нравился нам... Была ли то любовь? Вероятно, была. Он не был привычным будничным отцом, который всегда на глазах, которого иногда не замечаешь, а немного чужим, загадочным...
Мы живем в преддверии зимы. Деревья стоят притихшие, настороженные в ожидании сна. Смеркается рано. По утрам под сапогами хрустящие тонкие палочки инея на слежавшихся опавших листах. Бодрящие струи воздуха влетают в открытую форточку, и по ночам звездный сад расцветает в высоком темном небе.
Мы ходим в папину баню, у нас нет своей. Раз собрались под вечер. Бабушка Наталья тихо в своей комнате говорит что-то маме. Доносятся слова: смиренье, Завет Божий, терпи...
Мама идет молчаливая, по виду спокойная, а мы с Зоей в детском бездумном весельи забегаем вперед, прыгаем через канавы, набиваем рот терпким, похожим на вино, брусничным соком уже тронутых ночными заморозками ягод. Забираемся на самую верхушку гор песка. Это настоящие горы. Неизвестно, как и почему среди лесного участка оказался в таком количестве морской песок. В нем мы с Галькой раз нашли зарытые украденные в деревне велосипеды...
Подходим к дому. Уже нависает тьма, стираются ясные очертания кустов, только из освещенных окошек падают бледные блики на землю.
Увидя папу на крыльце, мама стремительно бросается к березе, судорожно обнимает ее, прижимается щекой к стволу и высоким дрожащим голосом кричит: "Зоя, Нина, умоляйте, умоляйте папу, чтобы не покидал нас!"
Папа испуганно, одним прыжком срывается с лестницы, хватает маму за плечи: "Что ты, что ты, успокойся!" Но она вырывается, вся в слезах, из его рук и бежит к бане.
Нет, ее гордый характер не выдержал терпенья и Божьего Завета, она никогда не была покорной и смиренной.
Мы стоим на дворе, не зная, что делать, пока папа взволнованно не говорит: "Идите к маме, приласкайтесь к ней!"
Дома у мамы поднялся жар, начался кашель, она не встала на утро. Ее поили чаем с медом, водой с малиной. Антонина Александровна варила сок из цветов и трав. Приходил доктор, велел много лежать на холоде.
Дом рядом, в котором позже жил Ваня, стоял пустым. На веранде расставили длинное складное кресло и мама в шубке с шапочкой, надвинутой на самые брови, закутанная пледом, лежала там часами.
Но самое тяжелое было то, что отношение ее к нам с Зоей совершенно изменилось. Она, бесконечно ласкавшая нас, изливавшая всю накопившуюся нежность, вдруг отстранялась, не давая обнять, прижаться, даже подойти близко.
Нас давило это несчастье. Мы думали, что мама почему-то разлюбила нас, мы потеряли ее, папу, жизнь казалась бесприютной, без опоры и надежности... Только любовь бабушки Натальи спасала и берегла.
А мама, боясь напугать, подозревая, что у нее начало туберкулеза и она может заразить, молчала о болезни. Как много, много легче было бы нам знать причину ее холодности.
В те дни к нам пришел папа. Он нашел маму как раз на веранде, сел в ногах и они, отослав нас, разговаривали серьезно и долго. Мамино лицо оставалось суровым, папино порой нежным. Он нервничал, объясняя что-то. Была ли у него уже тогда другая женщина, или цыганская мимолетная любовь пришла позже?..
Все это мы с Зоей наблюдали, спрятавшись в кустах напротив веранды.
Было ужасно жаль маму. Она часто, заплаканная, уходила из дома и мы следили за ней, боясь, что она утопится в нашей речке.
Бабушка утешала: "Имя Петр значит камень. Нелегко с таким характером, молись, терпи..."
Наконец, мы услышали, что папа собирается вернуться в Россию, и не один, а вместе с незнакомой нам женщиной-цыганкой. Но не было во мне гнева против папы, а наоборот хотелось проникнуть в его таинственную жизнь, поехать ночью к цыганам...
Эй, ямщик, гони-ка в табор.., где удалые цыганки пляшут буйные пляски, и самая прекрасная из них любит папу!..
Этими мыслями я не делилась ни с кем, и словно змея вонзилась в сердце, когда раз, придя с Зоей к папе, мы увидели темную женщину с гладкими волосами, в скромном платье, полноватую, не очень молодую.
"Вот мои дети", - сказал папа, и, улучив минутку, Зоя шепнула: "Это - папина цыганка..."
Ах нет, не может быть! Все рушилось... Где ночные костры, гортанное пенье, так часто звучащее на пластинках? Где обольстительная цыганка с звенящими браслетами и сверкающими золотыми серьгами в ушах? А эта женщина, словно читая мои мысли, улыбается и молчит.
Папа уезжает в Россию, теперь СССР. Мы как-то не понимаем всего значения этой перемены, этого страшного прощания навсегда.
Последнее свиданье на железнодорожной станции Уусикиркко, половина дороги к нам из Выборга, где место папиной работы.
Большое длинное темноватое помещение, скамейки по стенам, касса, где продают билеты. Мама сидит на одной стороне, папа далеко на другой; не разговаривают, не смотрят друг на друга.
Мы получаем от папы конфеты, игрушки, бежим показывать маме. Все непонятно, неуютно, никакого чувства расставания.
Несколько лет спустя папа звал Зою и меня в Москву, но мама велела написать, что без нее мы не поедем. Папа ответил: Жду вас, мои дорогие детки. Как понять? Мама поняла, что он не желает ее приезда, и мы остались жить в Финляндии.
Прошло уже довольно много времени с папиного отъезда; мы привыкли, что его нет с нами. Мама тоже повеселела, она снова стала подолгу играть на пианино и петь дома и в гостях.
От папы приходили каждый месяц деньги, на них мы могли скромно, но хорошо прожить. К тому же все одежды мама шила сама, а грибы и ягоды были полезным подспорьем в хозяйстве, где командовала бабушка Наталья, часто удивляя нас своим кулинарным мастерством.
Нина Петровна Жаворонкова-Галахова родилась в Тюрисевя в 1912 году. Живёт в Финляндии. Фотография сделана 27 декабря 1997-го года.