Н. П. Жаворонкова. Маленькое Тюрисевя большой Карелии. Воспоминания. (10.07.2011)
Нина Петровна Жаворонкова-Галахова родилась в Тюрисевя в 1912 году. Живёт в Финляндии. Фотография сделана 27 декабря 1997-го года.
Впервые воспоминания Н. П. Жаворонковой были размещены на сайте http://www.netslova.ru/teneta/povest/zhavor.htm в неполном виде. В полном объеме публикуются впервые.
Отец Н. П. Жаворонковой П. Г. Галахов поселился в Тюрисевя сразу после женитьбы. Жену звали Мария, её родители старейшие жители Тюрисевя Наталья Михайловна и Иван Николаевич (фамилия не известна). П. Г. Галахов работал в Государственной Думе младшим стенографом и каждый день ездил на работу в Петербург. Он был талантливым человеком, имел различные изобретения. За одно из них - особо стойкий состав асфальта, купленный государством, он получил большие деньги и перед самой революцией купил дом в Петербурге. После революции семья вернулась в Тюрисевя к родителям жены.
Потом П. Г. Галахов ушёл из семьи и, спустя какое-то время, уехал в СССР вместе с женщиной - цыганкой. Присылал каждый месяц деньги, звал дочерей Зою и Нину к себе в Москву.
Праздники у нас справляют торжественно. Перед Пасхой, во время Великого поста в церквах на столики под иконами стелили черные покрывала; одежды были у священнослужителей черными, колокола звонили однотонно.
В нашей семье постилась только бабушка Наталья, да и она не соблюдала слишком строгого поста. Еще задолго до Кануна весь воздух нашего дома был пропитан чудеснейшими запахами - кардамона, корицы, гвоздики и, особенно, сказочным ароматом ванили.
Бабушка Наталья колдует в кухне. Она разрезает черные язычки ванили, смешно называющиеся по-русски кукушечьи слезки, толчет их с кусками сахара в медной ступке. Мы узнаем, что это стручки лианы, растущей в тропических странах; что эта лиана является настоящим паразитом. Ее корни высыхают в земле и она, обвивая стволы ближайших деревьев, живет всецело за их счет. Что на родине ее опыляет маленькая, величиной с пчелу, колибри мелипоне. А будничная базилика, которой приправляют мясные блюда, охраняет, как верили в древности, от укуса скорпиона и от ужасной змеи базилики, убивающей человека взглядом на расстоянии.
Обычно в канун Пасхи все, кроме бабушки Натальи с больными ногами и меня, самой маленькой, ехали на лошади в Териокскую церковь к заутрене.
Помню пасхальную ночь. Мы с бабушкой остались вдвоем. "Иди-ка спать, - говорит она. - Как наши приедут - разбужу, разговляться будем". Но разве возможно спать, когда бабушка ловкими, быстрыми руками протирает маслом крашеные яйца и после полирует их кусочком фланели.
На глазах свершается чудо - яйца загораются яркими красными, синими, зелеными огоньками. Особенно я люблю окрашенные луковой шелухой, темно-желтые. Беру одно в руку, и, кажется, на ладони светится маленькое солнце. А бабушка уже посыпает сахарной пудрой осанистые куличи и втыкает красную бумажную розу в самую середину румяной верхушки.
"Теперь я - в погреб за пасхой, а ты - в кровать, глянь, на тебе лица нет", - говорит она снова. И впрямь, я чувствую, что слипаются глаза, и весь праздничный стол уплывает в туманную даль. Бабушка заботливо укладывает меня, укрывает, крестит и мигом растворяется в том же тумане.
И я вижу сон. Надо мною летает маленькая мушка, но не жужжит, а поет как игрушечная флейта. Я хочу поймать ее, рассмотреть, но какая-то тайная сила не дает подняться руке. Очнулась - мушки нет, но странно, звуки доносятся до слуха.
На цыпочках, в одной рубашке приоткрываю дверь в столовую и вижу - на столе расшитое полотенце, на нем икона, пасха, куличи. Горят свечи, и бабушка Наталья со строгим, светлым лицом, помахивая зеленой еловой веточкой над столом, слабым тонюсеньким голоском поет: "Пасха, священная Пасха", святит пасху и куличи.
Как несказанно радостно оторваться среди ночи от сна, вернее от полусна, наполненного счастливым ожиданием. Заслышать бодрые голоса, топот ног, отряхивающих весенний снег в прихожей, кинуться на шею маме, христосуясь справа налево и снова направо в холодные от ночного воздуха щеки.
А стол, не стол - ярмарка. Пунцовые бумажные розы на куличах и пасхе, яйца-самоцветы, расписная посуда и, как хозяин на серебряном подносе, высокий, дышащий паром самовар. И бабушка уже разливает пропитанный чужеземным воздухом чай, такая необычно-нарядная, в темном платье с воротником, заколотым бриллиантовой палочкой-брошью с тремя рубинами и медальоном.
Медальон - золотой, в середине покрыт темно-синей эмалью. На ней сверкает крупный бриллиантовый цветок. Она носит его на цепочке, спускающейся до талии, плавной петлей поднимающейся к груди и замкнутой резным замочком.
В первый день Пасхи утром приезжают священник с дьяконом петь молебен. Священник - отец Григорий - худой, длинный, в двойных очках, с зачесанными назад темными волосами и козлиной бородкой, пушистой и чистой.
Он обладает большим юмором и терпимостью. Дьякон - отец Антоний - в добром теле, с ровной плешкой, как у святых на иконах, и красивый. Кое-кто его осуждал за то, что будто в компании он запевал "Стеньку Разина" и красовался своим прекрасным, заполнявшим всю церковь басом; а духовному лицу светское петь не подобает. "Стенька Разин" мне не нравился из-за однообразия мелодии. К тому же было жаль княжну.
Казалось, сидит она в лодке, пригорюнившись, и обнять-то ее Стенька толком не умеет, а мощной рукой крепко держит за палец. Это я заключила из слов песни "обнял персиянки стан", которые, не разбирая, толковала по-своему: обнял перст ее кистан. Перст - ясно, палец, а кистан - что иное, как не кисть руки? Оба - и батюшка, и отец дьякон - преподавали Закон Божий в нашей школе.
Молебен служили перед большой темной иконой Божией матери Троеручницы с младенцем. По преданию, Богородица проходила через очень опасное место, с трудом держа младенца, и вдруг почувствовала, что у нее появилась третья рука.
Эту икону заказал дед бабушки. По бокам - изображения святых, имена которых носили члены бабушкиной семьи до ее рождения. Когда родилась она, неизвестный нам художник приписал сбоку святую Наталью, позже - святого Иоанна, чье имя носил муж бабушки.
Сияют зажженные свечи в наших руках, сияет, отражая их пламя, массивная серебряная, начищенная до блеска риза. Пахнет медом от нагревшегося воска, тонко струится дымок от кадила в руках батюшки, а в окна уже заглядывает долгожданная весна.
В старые времена в деревнях в первый день Пасхи ходили на кладбище, и в могилу зарывали яйцо - поздравляли умершего родственника. На ниве - поле - зарывали кости от окорока-ягняти, чтобы градом не било, не возвращался мороз.
В детстве мы часто держали пари на конфеты. "Сделаю!" - "Не сделаешь!" На Пасху я обещала неверящей Гальке, что, христосуясь, батюшка, отец Григорий, поцелует меня четыре раза вместо полагающихся трех.
Заранее придумав, как действовать, я, когда батюшка целовал меня последним поцелуем, захватила зубами волосок его пушистой бородки. Не знаю, вырвался ли волосок совсем, но, выпрямляясь, почувствовав боль, батюшка инстинктивно мотнул головой вниз, и, подставив щеку, я выиграла четвертый поцелуй. В дни Пасхи христосовались все со всеми.
Мальчишки из нашей деревни, даже не очень знакомые, издалека, приходили христосоваться с Калисой и Зоей. Так дороги в те времена были девичьи поцелуи. А мы с Галькой - мелюзга - на бирже любви еще не котировались.
Нина Петровна Жаворонкова-Галахова родилась в Тюрисевя в 1912 году. Живёт в Финляндии. Фотография сделана 27 декабря 1997-го года.