Н. П. Жаворонкова. Маленькое Тюрисевя большой Карелии. Воспоминания. (10.07.2011)
Нина Петровна Жаворонкова-Галахова родилась в Тюрисевя в 1912 году. Живёт в Финляндии. Фотография сделана 27 декабря 1997-го года.
Впервые воспоминания Н. П. Жаворонковой были размещены на сайте http://www.netslova.ru/teneta/povest/zhavor.htm в неполном виде. В полном объеме публикуются впервые.
Отец Н. П. Жаворонковой П. Г. Галахов поселился в Тюрисевя сразу после женитьбы. Жену звали Мария, её родители старейшие жители Тюрисевя Наталья Михайловна и Иван Николаевич (фамилия не известна). П. Г. Галахов работал в Государственной Думе младшим стенографом и каждый день ездил на работу в Петербург. Он был талантливым человеком, имел различные изобретения. За одно из них - особо стойкий состав асфальта, купленный государством, он получил большие деньги и перед самой революцией купил дом в Петербурге. После революции семья вернулась в Тюрисевя к родителям жены.
Потом П. Г. Галахов ушёл из семьи и, спустя какое-то время, уехал в СССР вместе с женщиной - цыганкой. Присылал каждый месяц деньги, звал дочерей Зою и Нину к себе в Москву.
Сначала у нас был белый ангорский кот Маркиз - мягкий, как клубок шерсти. Тихий и деликатный, он всегда по ночам спал в ногах кого-нибудь из нас, детей. Это был кот без всякого темперамента. Он как-то загрустил, заболел и однажды утром мы не нашли его дома. Нам сказали, что он умер.
Мы плакали безутешно и вскоре получили нового кота - Котьку. Котька - настоящий пролетарий, серый с черными полосками, шустрый и вихрастый. Он толкался под ногами, мяукая и мешая всем. Я учила его боксу, шлепая пальцем по щечкам, и он, как настоящий боксер, отбивался передними лапками.
Хвост его был кочергой - кто-то раз прищемил его кончик дверью и он сросся неправильно. Прыгать Котька был мастак. Иногда поздно вечером, загулявшись, начинал мяукать у дома и ждал, пока откроют маленькую форточку в верхней части окна. Тогда с перил крыльца, весь подобравшись, как пловец, бросающийся с трамплина, только не вниз, а вверх - летел по воздуху и, зацепившись за раму, благополучно приземлялся на пол.
Он нисколько не протестовал, когда мы наряжали его в кукольные платья и чепчики, но, как конь, бил задними и передними лапками, скидывая завязанные шнурком сапожки. Иногда, расшалившись, бегал по клавишам пианино - и даже получалась какая-то мелодия. А несколько раз с размаху кидался на лампу над обеденным столом и качался, как на качелях. Лампа была керосиновая, и мы все, видя, какой опасности подвергается наш деревянный сухой дом, кричали на него и, хватая за лапы, с трудом отцепляя, снимали вниз.
В детстве мне очень нравились куры. Особенно, как они закрывают глаза - не по-человечески, а снизу вверх, и что к перьям их не пристает грязь. Они были полноправными членами семьи и не понимали, какой опасности могли бы подвергаться, живя в другом месте. Мы не представляли себе супа из Пеструшки, Рябочки или Белоснежки - и они все, доверяя нам, любили сидеть на наших коленях, как кошки. И среди них прогуливался единственным кавалером осанистый белый Матвеюшка.
Коричневая Хохлушка как-то поздней осенней ночью выбралась из курятника и примерзла лапками к тонкому льду лужи. С тех пор ходила, как бабушка Наталья, волоча по земле лапы. А серая с белыми крапинками Крешка была молода, озорна и разговорчива.
Когда мы с Галей слушали куриную болтовню, заметили, что у Крешки большой диапазон и решили научить ее пению. Но что ей понравится и что подойдет? Наверное, цыганское...
Мы сажали Крешку на лестницу, приставленную к крыше дома, и Галя пела только два слова о-чи чер-р-ные... Крешка смотрела равнодушно, стараясь спрыгнуть и примкнуть к своей компании, но мы держали крепко и она покорялась. Каждый день мучили так бедняжку и, наконец, к нашей несказанной радости услышали Крешкин хриплый вокализ!
Нам казалось, что она уловила мелодию. Было это так, или просто кудахтанье, но мы, счастливые, целовали озадаченную артистку в головку и закармливали сладкими крошками...
Ее же мы учили плавать - загоняли в пруд и с двух сторон били длинными прутьями по воде, оставляя спокойную водную аллею посередине. Наша Крешка частью летела, частью плыла, хлопая крыльями и вылезала мокрая, усталая на противоположный берег.
Куры не всегда неслись в свои гнезда, а куда вздумается. Мы находили эти тайные места в крапиве, в зарослях лопухов, где иногда лежало до десятка красивых белых яиц. Они часто забирались в огород, и бабушка Наталья, замахиваясь палкой, гнала их оттуда.
Однажды она позвала меня в свою комнату; там, доставая иголки, нитки и куски толстой материи из рабочего ящичка, говорила: "Вот, помогай, внученька! Сошьем курам сапожки, спрячем их когти острые, не раскопают грядок." Куры не протестовали, когда мы привязывали к лапам это новое одеяние, и мирно шлепали вечером по двору теплыми тапочками...
На утро на огороде не осталось ни одной грядки - все обратилось в ровное земляное поле. И на этом огородном поле брани лежали сраженные морковки, репы, брюквы, лук... А куры гордо отряхивали лапки с продырявленными ботинками!
Нам рассказывали, что бабушка Наталья в молодости, как-то утром собираясь кормить кур, выйдя на крыльцо, удивилась полной тишине на дворе.
Все куры лежали умершими от какой-то внезапной болезни... Какая беда! Чтобы спасти хоть пух, начали ощипывать их, и долго горевали, выкидывая в ближайший лес, чтобы наутро следующего дня похоронить, зарыв в братскую могилу.
С рассветом все проснулись от громкого кудахтанья... Куры вылезали из леса несчастные, голые, голодные - с похмелья. В бабушкиной семье делали каждый год домашнее вино, часто из пьяной ягоды голубики. Накануне этого трагического события в куриной жизни бабушка Наталья процедила вино и выбросила кожуру ягод в угол двора - и куры, естественно, накинулись на такое неожиданное лакомство.
Также мы были знакомы с двумя козами. Наша белая, добрая Поленька, а у соседки Михеевны черная, похуже собаки. Мы назвали ее Рогата - что звучало гордо, как Рогнеда, и подходило к ее надменной внешности.
Когда Михеевна уходила, мы с Галькой залезали к ней в сад посмотреть, что растет на огороде, поспевают ли ягоды. Нам было не дотянуться до задвижки на калитке, поэтому пришлось выбить в заборе рейку. Щель была так узка, что мы едва протискивались в нее. Коза, привязанная на веревку к вбитому в землю колышку, завидя нас, приходила в бешенство - кидалась, металась, казалось, вот-вот залает.
Два раза ей удалось вырвать колышек из земли - она гналась за нами по всему участку и, когда мы бежали к спасительной лазейке, награждала нас такими пинками своими крепкими, как камни, рогами, что дома удивлялись огромным синякам на наших телах...
Но мы больше любили приходить, когда Михеевна была дома - она так много знала о цветах и растениях удивительных вещей.
Нина Петровна Жаворонкова-Галахова родилась в Тюрисевя в 1912 году. Живёт в Финляндии. Фотография сделана 27 декабря 1997-го года.