Н. П. Жаворонкова. Маленькое Тюрисевя большой Карелии. Воспоминания. (10.07.2011)
Нина Петровна Жаворонкова-Галахова родилась в Тюрисевя в 1912 году. Живёт в Финляндии. Фотография сделана 27 декабря 1997-го года.
Впервые воспоминания Н. П. Жаворонковой были размещены на сайте http://www.netslova.ru/teneta/povest/zhavor.htm в неполном виде. В полном объеме публикуются впервые.
Отец Н. П. Жаворонковой П. Г. Галахов поселился в Тюрисевя сразу после женитьбы. Жену звали Мария, её родители старейшие жители Тюрисевя Наталья Михайловна и Иван Николаевич (фамилия не известна). П. Г. Галахов работал в Государственной Думе младшим стенографом и каждый день ездил на работу в Петербург. Он был талантливым человеком, имел различные изобретения. За одно из них - особо стойкий состав асфальта, купленный государством, он получил большие деньги и перед самой революцией купил дом в Петербурге. После революции семья вернулась в Тюрисевя к родителям жены.
Потом П. Г. Галахов ушёл из семьи и, спустя какое-то время, уехал в СССР вместе с женщиной - цыганкой. Присылал каждый месяц деньги, звал дочерей Зою и Нину к себе в Москву.
Дарья Михайловна и Тимофей Васильевич Богдановы живут с сыном Сашей. Дарья Михайловна много болеет. Она часто сидит в светлом халате с большим кружевным воротником в глубоком кресле. Седые белые волосы лежат гладко, оттеняя спокойное лицо...
Тимофей Васильевич небольшого роста, живой и рыжеватый, всячески старается угодить ей во всем. Он - известный в России до революции ученый-пчеловод. Там осталась огромная библиотека о пчеловодстве, и сам он написал книгу "Пчелиные ульи и их строение". Эта книга вышла в Финляндии в 1934 году и, кажется, была издана также в Англии. Здесь у них много ульев: в Тюрисевя семьдесят - семьдесят пять и в Сяйнио, железнодорожная станция близь Выборга, тринадцать.
Как невыразимо сладко, держа в руках свежие соты, высасывать из восковых ячеек желтый текучий мед, выделываемый пчелой-медуницей!.. А кругом жужжат, кружатся возле улья лохматые коричневые пчелки.
Мед в Тюрисевя большей частью красный, с гречихи. Бабушка Клавдя, когда ей не здоровится или не идет сон, пьет горячую воду с медом. "Покой воду пьет, а беспокой - мед".
Мне одиннадцать лет, давно уже в школе; очень рано научилась читать и писать и поступила в нее раньше обычного возраста. Уже пишу, не отличая ямба от хорея, как Евгений Онегин, настоящие стихи, вдохновляемая летающими пчелками, полевым разноцветьем...
На поле качаются былинки,
Белостволые глядят на них березы,
Подставляя солнцу матовые спинки,
Кружатся по воздуху стрекозы.
Саша - высокий худой подросток. Мы знакомы с детства, но не очень близки. Он учится в нашем Реальном Училище на класс старше Зои. И ее, и меня подготавливает к весенним экзаменам по арифметике, с которой мы обе не в ладу.
В Карелии часто суровые зимы. В конце того года зима стояла холодная и печи топились усердно. В один из вечеров мы все почувствовали запах гари и, выбежав на двор, увидели яркое пламя, поднимающееся из трубы. Словно райская птица, взлетев на крышу, заглянула в трубу и, распустив хвост, взметнула его сверкающими, блестящими искрами в небо. Вани нет дома, и, не жалея ног, помчалась я к Богдановым. Там телефон.
- Пожар, пожар! Скорее!
Саша сразу сорвался с места и побежал мелкими шажками. Он не был бегуном, скорее книжным червем, наш Саша. Много читал, изучал английский, помогал отцу с пчелами.
Вдохнув глубоко несколько раз воздух, я, быстроногая, догнала его и мы побежали рядом. Задыхаясь, с паузами: "Полезем вместе на крышу, пусть все носят воду из колодца, ты подавай, я буду заливать трубу сам, если не успеют пожарники..." Прибежали. Труба стояла почерневшая, но умиротворенная, только дым висел густой завесой над домом.
Зоя восхищенно смотрела большими своими глазами на Сашу. Она увидела в нем смелого героя, готового сразиться со всепоглощающей стихией. И разве мог такой взгляд оставить равнодушным мужчину с едва пробивающимися признаками зрелости под носом и на подбородке.
Не прошло и много времени, как Зоя, вернувшись от Саши с урока, небрежно бросила на стол тетрадки алгебры и также небрежно бросила: "Я - Сашкина невеста". Мама даже привстала со стула от удивления: "Тебе нет и пятнадцати!"
Бабушка Наталья заглянула в комнату. "Поздравь невесту," - серьезно сказала мама и обе они рассмеялись.
Как будто это "обручение" Зоя и сама не приняла как важное решение; она не выглядела страдающей и рассказывала мне по секрету, как все произошло.
Когда урок кончился, Саша неожиданно сказал: "Давай поженимся, вот будет здорово!" "Давай!" - ответила Зоя. Он схватил ее на руки и подбросил к потолку. На этом сватовство окончилось.
- Он тебя не поцеловал? - спросила я шепотом.
- Что ты, нельзя!
Раньше мы ходили в баню к папе, после его отъезда - к Ильиным. У них прежде была в Тюрисевя своя лавочка. Марья Петровна, с круглым деревенским приветливым лицом, раскладывает большие баранки на верхушку кипящего самовара. Они набухают, пропитанные паром, сохраняют твердую блестящую корочку и словно тоже шипят, когда мы, обжигая пальцы, перебрасываем их с руки на руку... Как вкусно!..
У Алексея Александровича черные с проседью густые гладкие волосы. Он носит челку, закрывающую лоб, ровно подстриженную, как у девочек. Такой прически мужчины тогда не носили...
Их дочь Анна не живет с ними, но приезжает часто по праздникам. Высокая, пышная, с тонкой талией, она едва справляется со своими рыжими волосами, закладывая их в узел. Они выбиваются непослушными завитками, и Анна привычным движением откидывает их назад...
И откуда взялись в Тюрисевя такие рыжие красавицы - она, наша Калиса с медно-красной тяжелой косой и рыжекудрая Ляля из голубой дачи!..
Однажды в субботу зимой, посидев за чайным столом, мы пошли в баню первыми. Вероятно, трубу закрыли слишком рано. Туманная завеса колышется над горячим чаном с водой и над черными камнями каменки-печки. На полке в развалку березовые веники. Тускло светит керосиновая лампа, прикрепленная к стене...
"Скорей! - говорит мама, - Здесь угар!" Мы задыхаемся горьким воздухом. Кое-как намылив и окатив водой, мама выталкивает нас за дверь... Не успев как следует отдышаться на дворе, войдя в дом, слышим высокий резкий крик без слов.
"А-а-а!" - кричит мама. Марья Петровна с Анной бросаются в баню и мигом приводят ее, закутанную в простыню и одеяло. Мама - бледная-бледная, дико вращает глазами, не слушая, что ей говорят.
"Нужно холодной клюквы в уши да квасу, - волнуется Марья Петровна, - беги в погреб, Нюша, скорей, она угорела!"
Мама сидит, чуть сгорбившись, немного покачиваясь, смотря в одну точку, глотает квас, которым поит ее Марья Петровна с ложечки. Понемногу глаза ее становятся осмысленней и она начинает торопиться домой - бабушка беспокоится, ждет, но Анна не пускает ее с дивана. Мама старается вырваться, и, наконец, Марья Петровна говорит: "Никто не ждет. Ведь ты в гостях на моем рожденьи." Эта неудачная выдумка совсем подкосила маму. Она села и испуганно зашептала: "Значит, я сумасшедшая, пришла в баню, а оказалась на рожденьи..."
Мы с Зоей уже успокоились. Мама жива. Видя ее всегда такой нарядной и подтянутой, а сейчас завернутой в простыню, с мокрыми всклокоченными волосами и клюквой в ушах - подталкивая друг друга, с трудом сдерживали смех, боясь им обидеть маму.
Нина Петровна Жаворонкова-Галахова родилась в Тюрисевя в 1912 году. Живёт в Финляндии. Фотография сделана 27 декабря 1997-го года.