Н. П. Жаворонкова. Маленькое Тюрисевя большой Карелии. Воспоминания. (10.07.2011)
Нина Петровна Жаворонкова-Галахова родилась в Тюрисевя в 1912 году. Живёт в Финляндии. Фотография сделана 27 декабря 1997-го года.
Впервые воспоминания Н. П. Жаворонковой были размещены на сайте http://www.netslova.ru/teneta/povest/zhavor.htm в неполном виде. В полном объеме публикуются впервые.
Отец Н. П. Жаворонковой П. Г. Галахов поселился в Тюрисевя сразу после женитьбы. Жену звали Мария, её родители старейшие жители Тюрисевя Наталья Михайловна и Иван Николаевич (фамилия не известна). П. Г. Галахов работал в Государственной Думе младшим стенографом и каждый день ездил на работу в Петербург. Он был талантливым человеком, имел различные изобретения. За одно из них - особо стойкий состав асфальта, купленный государством, он получил большие деньги и перед самой революцией купил дом в Петербурге. После революции семья вернулась в Тюрисевя к родителям жены.
Потом П. Г. Галахов ушёл из семьи и, спустя какое-то время, уехал в СССР вместе с женщиной - цыганкой. Присылал каждый месяц деньги, звал дочерей Зою и Нину к себе в Москву.
Мой поэтический противник Анатолий Иванович был с первого дня знакомства до последнего дня жизни влюблен в маму. А мама отвергала всех мужчин, которые, привлеченные ее красотой, двадцатисемилетней молодостью и свободой разведенной женщины, искренно увлекались ею.
После революции много дач, принадлежавших русским, жившим в России и приезжавшим на лето, пустовало. Они стояли с полной обстановкой, картинами, коврами, запертые на слабые замки - и не удивительно, что даже в нашей такой честной Финляндии соблазненные легкой добычей появились воры.
Наконец, полиция начала сторожить дачи по ночам; и молодой полицейский Сакари Пукки в любой час ночи заходил к нам на кухню кипятить чай...
Встретив до этого бабушку Наталью и начав разговор по-фински, получив с неподражаемым славянским акцентом ответ "эн юммара", ко всеобщему удивлению перешел на русский.
Бабушка хвалила его, называла ласково Юммаркой - "И где ты такой молодой научился?"
Как-то в теплый осенний день у нас собрались гости. Мама, веселая, кокетливая, красивая, пела своим сильным низким голосом прекрасные старинные романсы - "Хризантемы", "Астры осенние" и другие. Мало кто знает, что автор их Николай Иванович Харито - это забытое имя.
Маму не отпускали, уговаривали петь снова и снова... И женщины, и мужчины, окружая, восторгались ею, только Анатолий Иванович сидел с нахмуренным лицом поодаль в кресле и не принимал участия в общем восхищении. Глядел волком - по выражению бабушки Натальи.
Мы часто гуляли с гостями по высокому обрыву, по берегу моря, по лесным дорогам, рассматривали нежилые дачи... Дачи были интересные: с колоннами, верандами, с цветными стеклами, с балкончиками, башенками, беседками. В некоторых из них ходили привидения...
Кто-то и сегодня заметил заброшенный дом и предложил осмотреть его изнутри. Дом смотрелся хмуро. На посеревших досках нарос мох, окна с выбитыми стеклами открывали безрадостную картину полного запустения, но высокая башенка над вторым этажом напоминала церковную колоколенку и стояла прямо, поддерживаемая четырьмя столбиками. "Только осторожно, только осторожно! Идите легкими шагами, дом едва держится", - говорили благоразумные, но все-таки и благоразумные захотели подняться на башенку.
Лестница охала от множества ног, сипло отзывались жухлые стены, шептались свисающие рваные обои, но деревянная башенка казалась веселой и прочной.
"Смотрите, как хорошо она сохранилась, - произнесла мама, облокачиваясь на перила, - совсем крепкая!"
"А это мы сейчас проверим," - Анатолий Иванович с искаженным несчастным лицом обхватил один из столбиков, поддерживающих башенку, и начал трясти его со всей мощью своих цепких рук.
Дом качнулся, пол под ногами вздрогнул, часть крыши башенки, потеряв свою опору, с треском отломилась и повисла, осыпая нас кусочками дранки и пылью...
"Зоя, Нина, вниз, на цыпочках! - нервно воскликнула мама, - Сумасшедший! Дом может рухнуть!"
Анатолий Иванович, зелено-бледный, молча, не глядя, первым спустился вниз и, не прощаясь, скрылся в лесу... Он много дней не заходил к нам.
Ревность... Какое страшное, мучительное чувство! Но есть и другая ревность...
Был холодный зимний вечер. Мама беспокойно ходила по квартире и вдруг позвала нас с Зоей: "Одевайтесь, идем гулять!"
"Куда же, куда? Так поздно?"
Мы уже большие и привыкли заниматься сами.
Пошли бодрым непрогулочным шагом и, проходя мимо освещенного Анатоль-Иванычева дома, мама неожиданно остановилась: "Зайдем сюда".
Мы долго стучали. Наконец, Анатолий Иванович вышел на крыльцо; нам показалось, что он не очень обрадовался нашему приходу...
Мама решительно вошла в комнату и, подойдя к двери, ведущей во вторую, хотела открыть - но Анатолий Иванович быстро заслонил ее собой.
Тогда мама злым голосом сказала: "Ах, значит, там прячется рыжекудрая фея..." И мы сразу вышли на улицу. Это была другая ревность - ревность оскорбленной гордости женщины, привыкшей гореть единственным светом в душе мужчины, которого она даже и не любила. А может быть, любила?..
Я страшно изумилась, значит, мама верит в фей... Но Зоя презрительно сказала: "Дуреха, рыжекудрая фея - это Ляля из голубой дачи". Я изумилась еще больше...
Правда, Ляля и ее сестра Вера подарили нам с Галькой по кукле - обе сшитые из тряпок, обе Фриды, которые нам очень нравились, но иных чудес за Лялей я что-то не замечала..